Константин Симонов - биография

Биография

СИМОНОВ, КОНСТАНТИН (КИРИЛЛ) МИХАЙЛОВИЧ (1915–1979) – поэт, прозаик, драматург, журналист, редактор, общественный деятель.

Родился 28 ноября 1915 в Петрограде в семье полковника Генерального Штаба Михаила Агафангеловича Симонова и княжны Александры Леонидовны Оболенской (во втором браке – А.Л.Иванишевой).

Отец Симонова пропал без вести в годы гражданской войны.

В 1919 мать с сыном переехала в Рязань, где вышла замуж за военспеца, преподавателя военного дела бывшего полковника царской армии А.Г.Иванишева. По собственному признанию Симонова (см. его поэму Отец), отчим оказал сильное и благотворное влияние на его жизненные и житейские принципы и привычки. Отчиму он обязан своей пожизненной любовью к армии.

Учился в Рязани, а закончил восьмилетку в Саратове, куда перевели отчима. После семилетки продолжал образование в ФЗУ, переехав с родителями в Москву, работал токарем в мастерских Межрабпомфильма на Потылихе (нынешний Мосфильм), а в 1934 поступил в Литературный институт, где учился в семинарах П.Антокольского и В.Луговского. Его сокурсниками были Е.Долматовский, М.Матусовский, М.Алигер.

Поэтическая биография Симонова складывалась успешно и плодотворно. Еще до приема в Литинститут ему как молодому рабочему автору дали командировку на строительство Беломорканала, в результате чего появилась поэма Павел Черный, возможно, самое «ангажированное» из его поэтических сочинений. Сборник стихов (совместно с Матусовским) Луганчане, поэмы Победитель, Ледовое побоище и Суворов – публикации литинститутского студента. Уже в них проявились сильные стороны симоновского дарования – историзм, близкая к разговорной естественность интонаций, романтический пафос долга, мужской дружбы, солдатского братства, непоказной патриотизм.

Симонов заявил о себе громко и сразу. Первым стихотворением, принесшим ему известность уже за пределами «узких кругов», было стихотворение Генерал, посвященное памяти Матэ Залка, создавшее одну из самых устойчивых легенд симоновской биографии – о его участии в войне в Испании.

В начале осени 1939 Симонов отправляется на свою первую войну – он назначен поэтом в газету «Героическая красноармейская» на Халхин-Гол. Незадолго до отъезда на фронт окончательно меняет имя и вместо изначального Кирилл берет псевдоним Константин Симонов. Причина тому самая заурядная: не выговаривая «р» и твердого «л», произнести собственное имя затруднительно. Псевдоним становится литературным фактом, и вскоре имя Константин Симонов приобретает популярность.

На Халхин-Голе прошел первую «обкатку» войной. Сложился фундамент военного писателя и журналиста, каким Симонов останется на всю жизнь: преклонение перед военным профессионализмом, уважение к храбрости врага, милосердие к поверженному, верность фронтовым друзьям, воинскому долгу, брезгливость к слабакам и нытикам, подчеркнутое гусарство по отношению к женщинам.

В стихотворении Танк, написанном на Халхин-Голе, Симонов видит символ победы в искореженном в боях советском танке и предлагает этот танк в качестве монумента Победы.

На Халхин-Голе в жизнь Симонова вошли люди, которым он остался верен до последних дней. Это в первую очередь молодой тогда, но уже легендарный Г.К.Жуков и редактор «Героической Красноармейской», а в Великую Отечественную – «Красной Звезды», Давид Ортенберг, ставшие впоследствии героями его воспоминаний и прототипами персонажей его прозы.

Именно на Халхин-Голе «дозрел» талант Симонова, где из многообещающего молодого литератора он стал поэтом и солдатом.

Между двумя войнами впервые попытал свои силы в драматургии. И если первая пьеса История одной любви не принесла ему пышных лавров, то вторая – Парень из нашего города, законченная накануне Великой Отечественной, на несколько десятилетий вошла в репертуар лучших отечественных театров.

С первых дней Отечественной войны Симонов находился на Западном фронте. До газеты, в которую он был назначен военным корреспондентом, он так и не добрался.

13 июля в поле под Могилевым он оказался в расположении 388-го стрелкового полка, окопавшегося по всем правилам военного искусства и стоявшего там насмерть, не помышляя об отступлении. Этот крохотный островок надежды среди океана отчаянья сильно и навсегда впечатался в писательскую память. Именно на этом Буйническом поле в романе Живые и мертвые встретятся два любимых симоновских героя – Синцов и Серпилин. На этом поле Симонов завещал после смерти развеять свой прах.

Чудом избежав окружения, вернулся в Москву. В дальнейшем всю войну прошел в должности корреспондента «Красной звезды». Стал одним из лучших военных журналистов – ходил на подводной лодке в румынский тыл, с разведчиками – в норвежские фьорды, на Арабатской стрелке – в атаку с пехотой, видел всю войну от Черного до Баренцева моря, закончил ее в Берлине, присутствовал при подписании акта капитуляции гитлеровской Германии и на всю жизнь остался военным писателем, летописцем и историком этой войны. Всегда помнил и очень часто повторял две на войне усвоенные максимы: что один человек всю войну знать не может и потому она всегда – у каждого своя, и что военный корреспондент – профессия трудная и опасная, но далеко не самая сложная и уж точно не самая опасная на войне.

На войне сложился и стиль жизни Симонова, основой которого стала работоспособность, собранность и целеустремленность. За четыре военных года – пять сборников очерков и рассказов, повесть Дни и ночи, пьесы Русские люди, Так и будет, Под каштанами Праги, дневники, которые впоследствии составили два тома его собрания сочинений, и, наконец, стихи, которых с февраля 1942, после того как в «Правде» было опубликовано Жди меня, ожидала буквально вся воюющая страна.

Феномен Жди меня, вырезаемого, перепечатываемого и переписываемого, посылаемого с фронта домой и из тыла – на фронт, феномен стихотворения, написанного в августа 1941 на чужой даче в Переделкино, адресованного вполне конкретной, земной, но в эту минуту – далекой женщине, выходит за рамки поэзии. Жди меня – молитва атеиста, заговариванье судьбы, хрупкий мост между жизнью и смертью, и оно же – опора этого моста. В нем предсказано, что война будет долгой и жестокой, и угадано, что человек – сильнее войны. Если любит, если верит.

В том же 1941 написано и стихотворение Словно смотришь в бинокль перевернутый…– которое, по свидетельству самого автора, «написавшись», испугало его своим откровенным желанием переосмыслить и переоценить многое из того, что предшествовало этой войне.

Мы, пройдя через кровь и страдание,

Снова к прошлому взглядом приблизимся.

Но на этом далеком свидании

До былой слепоты не унизимся.

Победу двадцатидевятилетний Симонов встретил уже знаменитым писателем, лауреатом Сталинских премий, самым молодым из руководителей Союза Писателей, автором известных стихов, пьес, прозы, переводимой на разные языки.

Время войны было порою счастливого совпадения официальной идеологии и его собственного мировоззрения, собственных надежд и общей веры. Но сразу после победы стало намечаться растущее со временем противоречие между официальными зримыми успехами Симонова и его творчеством. Редактор «Нового Мира», депутат Верховного Совета, редактор «Литературной газеты», член Всемирного Совета Мира, поездки – Япония, Америка, Лондон, Париж, Прага, встречи с Чаплином и Бэт Дэвис, с Буниным и Нерудой, а стихи – почти публицистика, под Маяковского, где даже самые удачные снабжены риторическими идеологемами.

Ему грозило смещение внутренних нравственных ориентиров, которые отличают талант от посредственности. Способствовала этому и тогдашняя критика, когда за конъюнктурную пьесу на сюжет, подсказанный вождем, – Чужая тень – он получил очередную Сталинскую премию, а скромная, но искренняя повесть об изможденной войной Смоленщине Дым отечества подверглась разрушительной, разносной критике.

Лучшее из написанного им за эти годы – роман Товарищи по оружию – предтечу его знаменитой военной трилогии – Симонов, не любивший править вышедшие в печать произведения, в последующие годы переделывал неоднократно и сократил чуть ли не втрое.

Смерть Сталина совпала с переменами в личной и творческой жизни: Симонов разошелся с актрисой Валентиной Васильевной Серовой, женился на вдове поэта Семена Гудзенко Ларисе Жадовой, был снят с редакторства в «Новом мире» и в 1958 уехал в Ташкент собственным корреспондентом «Правды» по Средней Азии.

Здесь, в относительной удаленности от политических и литературных баталий, он написал Живые и мертвые. Либеральный воздух «оттепели» (см.также ЛИТЕРАТУРА «ОТТЕПЕЛИ») и великолепное, подробное и чувственное знание войны счастливо сочетались в этой прозе. Отделившиеся от романа и напечатанные отдельно повести Пантелеев и Левашов – может быть, лучшее, что написал Симонов о войне.

Сравнивая позднее вышедшие дневники с написанной ранее прозой, легко увидеть, что героев своих Симонов посылает туда, где был сам, наделяет их своим военным опытом, своими впечатлениями. Отсюда возникает обманчивое ощущение автобиографичности самих героев, тем более что двое из них – Синцов в трилогии и Лопатин в Так называемой личной жизни – военные журналисты. Симонов многократно и публично, а главное, обоснованно, протестовал против такой идентификации. И достоинства, и недостатки симоновской прозы проистекают из совершенно иного, корневого ее качества: героев он писал не такими, каким был он, а такими, каким сам хотел бы быть. Они были чище, прямее, благороднее, последовательнее его самого.

Проза Симонова – мужская проза. Один из парадоксальных и ярких тому примеров – женские образы – характеры героинь, которых он любит, которым отдает свои безоговорочные мужские симпатии. Все они – вариации лирической героини Жди меня – и стихотворения, и пьесы, и фильма. При разнообразии судеб, обличий и жизненных обстоятельств это женщины, наделенные мужской последовательностью в поступках и особыми верностью и способностью ждать. Варя в Парне из нашего города, Маша и маленькая докторша в Живых и мертвых, многие другие женские образы неотступно следуют этому симоновскому идеалу.

Война Симонова объемна, он видит ее с разных точек и ракурсов, свободно перемещаясь в ее пространстве от окопов переднего края до армейских штабов и глубокого тыла. Довольно часто Симонова упрекали в том, что проза его – офицерская, что она лишена крови и пота ежедневного солдатского труда. Если это даже и так, то потому, что каждая строка его прозы проверена его, симоновским, военным опытом и верность этому принципу сдерживала писательскую фантазию.

Симонов возвратился из Ташкента в Москву в начале 1960-х, на излете «оттепельных» настроений. Характерный факт: фильм Живые и мертвые был любим автором и считался гордостью отечественного кинематографа, а фильм, снятый тремя годами позже, по второй части романа – Солдатами не рождаются – подвергся настолько разрушительной редактуре, что автор вынужден был снять свою фамилию с титров и фильм вышел под названием Возмездие и ныне забыт, хотя актерский состав там не менее звездный и режиссура в обоих фильмах одна и та же.

Время «застоя» заметно сказывается на творчестве Симонова: стихов он почти не пишет, а отдельные поэтические удачи напрямую связаны с прошлым – войной, памятью о ней, ее историческими датами. Последней его пьесе – Четвертый – недостает внутренней свободы, и несмотря на премьеры в двух лучших на то время театрах – Современнике в Москве и Большом Драматическом в Ленинграде, событием в драматургии, а тем более в общественной жизни пьеса не стала. Трудно продвигалась и работа над продолжением романа, на которую ушло почти восемь лет. Солдатами не рождаются и Последнее лето, завершающее трилогию, при всех своих достоинствах и удачах заметно уступают Живым и мертвым.

Впрочем, Симонов берет реванш на поле литературно-историческом. Несколько лет жизни потратив на то, чтобы тщательно и подробно проследить и осмыслить судьбы людей и события, которые запечатлены в его военных дневниках, он подготавливает к печати книгу Сто суток войны, где дневниковые записи 1941 перемежаются позднейшими размышлениями и комментариями. Сам Симонов склонен был считать эту книгу лучшей из всех им написанных. С этим согласны и военные историки, и многие литературные критики. Книга был набрана в трех последних номерах «Нового Мира» за 1967, но свет увидела только семь с лишним лет спустя, да и то с огромными потерями, истерзанная военной цензурой. Ни у одной книги Симонова не было такой драматической судьбы. И связано это было с двумя базовыми составляющими этого сочинения, с самим принципом ее стереоскопичности. Война увидена в книге вплотную – в дневниках и записях 1941 и с дистанции в четверть века – в комментариях и размышлениях.

О своем нежелании править задним числом произведения, написанные в годы войны, сам Симонов писал: «…если они могут дать читателю какое-то представление об этом, включавшем в себя четыре года войны с фашизмом, сложном противоречивом времени, то именно в том виде, в каком они были написаны мною тогда». И осуществил этот принцип при подготовке к публикации дневниковых записей. Трагедия первых месяцев войны выглядит в дневниках тем, чем и была в действительности, – народным бедствием.

Поводом для цензурного вмешательства оказалось и переосмысление роли Сталина. «Одна из самых трагических черт минувшей эпохи, связанных с понятием «культа личности», – писал Симонов в предисловии к своему первому – шеститомному – собранию сочинений, вышедшему в 1966, – заключается в противоречии между тем, каким Сталин был на самом деле, и каким он казался людям. И едва ли стоит смягчать это, уже теперь прочно закрепленное в нашем сознании трагическое противоречие».

Путь официальной признанности и подспудной «опальности» становится уделом Симонова на все оставшиеся ему годы. Он медленно, но верно двигался по этапам государственного признания заслуг: получил Ленинскую премию за трилогию Живые и мертвые, звание Героя Социалистического труда к шестидесятилетию, избирался в высшие партийные органы, сидел в президиумах, секретарствовал в СП и возглавлял различные комиссии. Он имел все основания убаюкать себя этими свидетельствами благорасположения партии и правительства. Слава советского писателя была заслуженной и… безрадостной.

Серьезный журнал возглавить ему предложили только однажды, когда нужно было покончить с «Новым миром» и снять с руководства Твардовского. Симонов отказался наотрез, сказав, что единственное, на что он готов: пойти к Твардовскому замом, если тот сочтет это нужным.

Лишенный возможности реализовать свои редакторские идеи, реально воздействовать на механизмы литературного процесса, Симонов реализует весь свой огромный человеческий потенциал в сфере, которую принято именовать «теорией малых дел». Он воплотил свои неизрасходованные на собственную литературу силы во множество дел и поступков, восстанавливающих или устанавливающих справедливость и истину в условиях сопротивляющихся этому тенденций общественной и литературной жизни.

Возвращение читателю романов Ильфа и Петрова, выход в свет булгаковского Мастера и Маргариты и хэмингуэевского По ком звонит колокол, защита Лили Брик, которую высокопоставленные «историки литературы» решили вычеркнуть из биографии Маяковского, первый полный перевод пьес Артура Миллера и Юджина О'Нила, выход в свет первой повести Вячеслава Кондратьева Сашка – вот далекий от полноты перечень «геракловых подвигов» Симонова, только тех, что достигли цели и только в области литературы. А ведь были еще и участие в «пробивании» спектаклей в Современнике и Театре на Таганке, первая посмертная выставка Татлина, восстановление выставки «ХХ лет работы» Маяковского, участие в кинематографической судьбе А.Германа и десятков других кинематографистов, художников, литераторов. Ни одного неотвеченного письма. Хранящиеся сегодня в ЦГАЛИ десятки томов поденных усилий Симонова, названных им Все сделанное, содержат тысячи его писем, записок, заявлений, ходатайств, просьб, рекомендаций, отзывов, разборов и советов, предисловий, торящих дорогу «непробиваемым» книгам и публикациям. Особым симоновским вниманием пользовались его товарищи по оружию. Сотни людей начали писать военные мемуары после прочитанных Симоновым и сочувственно оцененных им «проб пера». Он пытался помочь разрешить бывшим фронтовикам множество бытовых проблем: больницы, квартиры, протезы, очки, неполученные награды, несложившиеся биографии.

Литературная и художественная работа продолжались. Маленькие повести Из записок Лопатина постепенно сложились в последний симоновский роман Так называемая личная жизнь. В 1976 вышли двухтомником Разные дни войны, где искореженные цензурой Сто суток были дополнены дневниками 1942–1945 и соответствующими комментариями.

Последнее десятилетие занимался и кинематографом. Совместно с Романом Карменом создал кинопоэму Гренада, Гренада, Гренада моя, потом уже самостоятельно, в качестве автора фильма Чужого горя не бывает – о вьетнамской войне, Шел солдат, Солдатские мемуары – на основе бесед с кавалерами трех Орденов Славы, телефильмы о Булгакове и Твардовском.

28 августа 1979 Константин Симонов умер. В официальном некрологе было написано: «о дате похорон на Новодевичьем кладбище будет сообщено отдельно». Не состоялось. Симонов завещал развеять свой прах на поле под Могилевом, самом памятном месте его жизни. О том, что прах его развеян, сообщение не смогло появиться в печати более года. На официальной мемориальной доске возле рабочего кабинета Симонова на улице Черняховского написано: «Герой Социалистического труда». На камне возле Буйнического поля: «Всю жизнь он помнил это поле боя и здесь завещал развеять свой прах».

Энциклопедия Кругосвет